Благодаря многолетним стараниям Крищьяниса Баронса латышские народные песни - дайны, найдя надежную защиту от разрушительного воздействия времени в толстых томах его научного труда, уже никогда не исчезнут. Как древнеиндийские "Веды" и "Махабхарата", греческие "Илиада" и "Одиссея", как русское "Слово о полку Игореве", как немецкие сказания о Нибелунгах, как карело-финская "Калевала" и эстонский "Калевипоэг", таким же по сути дела эпосом воспринимается и собрание латышских народных песен. Потому что это воплощение судьбы народной.
В песнях этих нет единого сюжета, связанного с каким-то одним родом и его "знатью". Нет, здесь повествуется о собирательном герое, о многих миллионах душ.

У латышских дайн демократический характер, возможно, самый демократический, какой только можно встретить в народном эпосе.

31 октября 1835 года. Латышские народные песни еще не знают письменного воплощения. Еще ни одна не записана. Но уже родился Кришьян Барон, дитя крепостного века, который своими руками сделает шкаф с 70 ящиками и 20 отделениями в каждом ящике, где разместятся песни, собранные усилиями всего народа.

Кришьян Барон рос в трудолюбивой, добропорядочной и предприимчивой среде. Он был восьмым ребенком в семье, самым младшим. Самостоятельность была здесь основным принципом воспитания. Игрушки не покупаются - у мальчишки есть нож, у девочки - иголка и лоскутки: вырезай, шей, мастери. Сами штопали чулки, сами чинили и берегли одежку. Когда ребенок подрастал, ему вручали туес с маслом на неделю - сам расходуй, как тебе надо, учись знать меру, учись знать, что такое жадность и самоограничение, щедрость и бережливость...

"Школы раньше не было...- писал Кришьян Барон.- Ее роль в своем роде отлично исполняла народная песня. Воздействие песни в этом отношении начиналось с первых детских дней..."

Отец Кришьяна был добродушнейший человек, например, он сокрушался из-за того, что однажды нечаянно убил кнутом воробья. И вот он-то вынужден был находиться в среде людей, руками которых творится насилие. Тяжело переживая это, он даже отказался от сапог, положенных старосте, и ходил, как все крестьяне, в грубой крестьянской обуви - в постолах.

А дядя Кришьяна, господский кучер Ансис, расстался с хозяином-бароном из-за того, что не позволил барину бить себя и, защищаясь, даже основательно помял того. За это был отослан в Ригу. Владелец имения Струтеле почему-то с необычным для той поры уважением относился к работящим родителям Кришьяна, отличавшимся самостоятельностью. Очевидно, отмечал их памятливость, ум, выносливость и дисциплину. Все это Кришьян унаследовал от отца.

От матери же еще перенял добрый нрав и физическую крепость. Мать его скончалась в глубокой старости. Даже тяжелая барщина не могла сокрушить ее здоровья. Все ее дети достигли преклонных лет, им перевалило за восьмой десяток.

Кришьян Барон умер 88 лет. Отец умер рано - от горячки: провалился с лошадью под лед, едучи по делам имения, и простудился. Кришьян осиротел в восемь лет. Какое-то предчувствие или уже пробуждающееся национальное сознание не позволило отцу Кришьяна уйти из жизни без наказа: Кришьяна выучить! Только вот где учиться? Где та школа, в которой учат детей крепостных? Мать Кришьяна Энгеле была одной из редких по тем временам латышских женщин, которые умели читать. Как только выдавалась свободная от хлопот и забот минутка, бежала она к жене писаря, которая показывала ей буквы. Кришьян научился читать сам, безо всякой помощи, по книге проповедей, по библии - по единственным книгам, которые бывали разве что в состоятельном доме.

В десять лет Кришьяна берет на свое иждивение сестра Кристина, жившая в Дундаге. Там зять устроил маленького шурина в Кубильскую школу, широко прославленную благодаря хорошему руководству Руководит школой Эрнст Дйнсберг, который сам получил образование, служа у дундагского священника кучером, а потом, путем самообразования, стал даже писателем. Он знает языки, переводит европейских авторов. И хотя латышским учителям приказано шить одежду только из домотканого сукна и запрещено ваксить сапоги, те все равно не подчиняются и стараются вести образ жизни образованных людей.

После двух лет Кришьяну уже нечему учиться в этой школе, и Дйнсберг советует послать мальчика учиться дальше. Кришьяна привозят в ближайший портовый город Виндаву (ныне Вентспилс). где он учится в начальной школе, потом в уездном училище. Но дальше у родственников уже нет денег на его учебу и содержание.

1848 год. В Европе бушуют бури во имя гуманизма и свободомыслия, и именно поэтому немецкие помещики еще больше боятся за свое положение в Прибалтике.

В это же время первый смельчак Кришьян Валдемар подал дерзкое прошение генерал-губернатору Прибалтийского края А. А. Суворову (внуку прославленного полководца) поддержать его желание учиться. "Шут, посмешище, придурковатый",- чего только не говорили о Валдемаре бароны. Русские интеллигенты-славянофилы высказывались иначе: "Молодой да ранний".

Валдемар на несколько шагов опережает Барона, подготавливая общественное мнение к тому, что латышский народ пробуждается. Когда Валдемар поступает в Дерптский университет, его еще продолжают наделять кличками вроде Бауэрюнге (Молодой мужик), Нихилист (Нигилист), Дейчхенфрессер (Немцеед),Юнглетте (Младолатыш). А Кришьян Валдемар с вызовом повесил на своей двери табличку: КРИШЬЯН ВАЛДЕМАР, СТУДЕНТ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА, ЛАТЫШ.

Кришьян Барон еще не знает, что ему предстоит пройти такой же путь, а потом сделаться одним из тех сильных духом людей, которые возглавят младолатышское движение.

Заняв у родственников немного денег. Барон отправляется в Дерпт изучать математику и астрономию. Первое его намерение - отыскать Кришьяна Валдемара, о котором он уже наслышан. В борьбе за национальное самосознание необходимо использовать самое сильное оружие - знание и просвещение, и для себя и для народа.

Застрельщиком в этом освободительном движении был Кришьян Валдемар. Весь огонь остзейских баронов он вызвал на себя. Окончив университет, уже служа мелким чиновником в министерстве финансов в Петербурге, он отражает сотни баронских наскоков. Самый сильный удар Валдемар нанес по прибалтийскому дворянству следующим образом. После Крымской войны в России возникли финансовые трудности. Прибалтийские дворяне обратились со "спасительным" предложением выкупить у государства казенные имения и тем самым еще сильнее закабалить крестьян.

В Эстляндии имелось пятьдесят, в Лифляндии шестьдесят-семьдесят, в Курляндии (ныне Курземе) двести таких имений, Валдемар своевременно узнал в министерстве об этом коварном проекте и стал разоблачать его в русских газетах. Таким образом он спас от лап баронов около трехсот имений, а с ними спас от самовластия и крестьян.

Через год после этой беседы остзейские политиканы скинули Суворова. После этого Валдемару было запрещено въезжать в Прибалтику. Иначе - ссылка в Сибирь. "Тысячи прибалтийских псевдопомещиков начали войну против одного-единственного латыша!" - писали в заграничных газетах. В 1861 году Кришьян Барон прервал учение - не было больше денег. Какое-то время живет в Дундаге, обучая своих маленьких родственников.

Валдемар продолжает служить в Петербурге и вынашивать планы борьбы. В первую очередь он основывает газету "Петербургас Авизес" ("Петербургская газета"). Вести ее он предлагает Кришьяну Барону, который переезжает в Петербург.

Валдемар - основатель, издатель, покровитель; Барон - подлинный хозяин.

Газета устанавливает широкие связи с латышами на родине. Барон, по сути дела, был и редактором, и корректором, и техническим, и практическим работником в одном лице. Редактирование являлось большим искусством: говорить надо было изобретательно, так, чтобы читатель понимал, что именно хотят сказать выразители младо-латышских идей. Чего нельзя сказать прямо, то выражать иносказательно, с усмешкой. Ничем газета так не донимала прибалтийских помещиков, как сатирическим приложением "Зобугалс" ("Насмешник"). По обличительной смелости газета превосходила все, что выходило доееле. Главная тема - обличение сепаратизма остзейского дворянства. Газета освещала действия правительства и комментировала многие события куда быстрее, осведомленнее и оперативнее, чем провинциальные прибалтийские газеты.

Кришьян Барон пишет статьи, популяризирует науку доступным народу языком, пишет о звездах, о физике и механике неба, об электрических явлениях в природе, о громоотводах, о "языке живых существ в природе", показывает ценность фольклора, рассказывает о начале собирания его у братского народа - у эстонцев. Юношеские чувства Барон вкладывает в напечатанные в этой же газете стихи. Стихов этих немного, но они становятся достоянием латышской литературы. По образованию Барон - математик-астроном, по "требованиям истории" - скорее этнограф. Дерпт и Петербург - города библиотек. "Меня особенно интересовали хроники, исторические и этнографические сочинения о Прибалтике",- говорит он. Еще летом 1859 года Барон пешком исходил Лифляндию и Курляндию и свои путевые впечатления и соображения изложил в книге "Описание нашего края с некоторыми приложениями в сокращенном виде". Книга предназначалась для школы и для домашнего чтения. Это первый написанный латышом на латышском языке географический очерк родного края и Эстонии. В приложении - очерк "Народы Курземе и Вйдземе и сопредельные народы, их образ жизни и язык". Здесь Барон говорит о том, что латышский язык вместе с литовским и языком древних пруссов составляет особую ветвь индоевропейской семьи языков, что язык этот очень древний и почтенный. "Здесь ясно видно,- пишет Барон,- какими глупцами являются те, кто гнушается латышским языком или стыдится быть латышом. И тем более они смешны, если это образованные люДи. Более того, истинное и величайшее неразумение проявляют те, кто полагает, будто человек, желающий остаться латышом, не смеет изучать другие языки". Тем самым Кришьян Барон и все младолатышское движение впервые в латышской истории сформулировали принципы соотношения интернационального и национального. И здесь истоки той деятельности, которой он посвятил себя во второй половине жизни.

В конце 1893 года в газетах появляется объявление о скором выходе "Латышских дайн", В этом же году Кр. Барон переезжает из Москвы в Ригу, чтобы иметь возможность целиком заняться изданием.

Отдельные тетради первого тома начали выходить в 1894 году и появлялись до 1898 года. Так что печатание первого тома длилось пять лет.

Весь монументальный труд с 1878 года на протяжении двадцати лет Кришьян Барон совершал без всякого вознаграждения и лишь после выхода первого тома получил от Виссендорфа в виде гонорара сто экземпляров, половину из которых раздал языковедам, писателям и друзьям. Длительное время находясь в стесненных обстоятельствах, Кр. Барон решает на время прервать подготовку "Дайн". В 1898 году он пишет Виссендорфу: "Дайны" придется отложить и взяться за какую-то работу, дающую заработок, пока у меня еще есть силы". (Барону в это время шестьдесят три года.) Бривземниек уговаривает друзей и знакомых устроить сбор пожертвований. "В качестве признательности и благодарности за двадцатипятилетние усилия, которые почтенный Кр. Барон отдал безвозмездно сбору и подготовке к печати латышских народных песен..." Деньги собраны. Труд, хотя и в скудных условиях, можно продолжать.

В 1899 году Виссендорф сообщает из Петербурга: "Академия наук готова за свой счет, если только не вмешаются недоброжелатели, издать остальные пять томов. Но поелику Академия печатает лишь небольшое число экземпляров, а нам надо продолжать то, что мы начали, то есть иметь двести экземпляров, значит, придется лишь доплачивать за бумагу". В Академии наук дело подвигается довольно медленно.

Лишь в декабре 1903 года Виссендорф поздравляет Барона с выходом второго тома. (Барону уже шестьдесят восемь лет.) "Плоды Вашего труда - медленно, но верно - попадают в руки народа; духовные его сокровища уже не могут погибнуть, а будут переходить от поколения к поколению, способствуя развитию народа".

Всего вышло шесть томов (восемь частей) "Латышских дайн".
III том, 1-я часть - 1904 год (Барону 69 лет).
III том, 2-я часть - 1906 год (Барону 71 год).
III том, 3-я часть - 1909 год (Барону 74 года).
IV том - 1910 год (Барону 75 лет).
V и VI тома - 1915 год (Барону 80 лет).

Сознавая свою миссию, десятилетия работал Барон, подчиняясь строгой самодисциплине, решительно отказываясь от всего, что может отвлечь, не соглашаясь написать какую-нибудь статью или прочитать лекцию, пока не кончит основной труд. День рассчитан точно и ритмично: встает рано, рано идет спать, два-три часа в день гуляет. Только так и возможно возвести величественное сооружение.

Летом 1914 года ушла из жизни жена. Наконец осенью 1914 года работа закончена, Барон читает корректуру пятого и шестого томов. Но начинается мировая война.

Работа над дайнами завершается как раз к тому времени, когда зрение Кришьяна Барона портится: от чтения приходится отказаться и писать уже невозможно. Ко всему еще - нравы из-за войны ожесточились: его обокрали, пока гулял, взломали дверь и забрали все сбережения - пятьсот рублей. Какое-то время Барон остается без средств.

Последнее лето Барон провел в живописной местности - в Турайде, в небольшом домике "Дайнас", на правом берегу реки Гауя. Каждое утро он совершал поход к пещере Гутмана за родниковой водой. Наполнив белый бидончик, шагал обратно к дому. Можжевеловая палица в одной руке, легкий складной стульчик в другой - так он карабкался по откосу, выбирая не дорогу, а самые крутые тропинки. После обеда брал свои инструменты и отправлялся к дровянику, пилил, колол, складывал дрова в аккуратные поленницы.

В марте 1923 года восьмидесяти восьми лет от роду Кришьян Барон уходит из жизни, осуществив величайший труд, совершенный для народа. Ведь он же спас его тысячелетнее творчество, сохранив от гибели и забвения, передав его культуре и науке.

Незадолго перед смертью издатель принес ему комплект уже второго издания "Латышских дайн". Вот он перед Бароном на столе. Барон, лежа в постели, берет один том, другой, не скрывая удовлетворения. "Да, поработано немножечко",- говорит он. И больше ничего.